В литературе по правоведению существуют противоречащие друг другу представления о распространительном (расширительном) и ограничительном (рестриктивном) толковании права. Так, некоторые ученые полагают, что этой интерпретации подлежат все правовые нормы. Другие специалисты заявляют, что по отношению к некоторым видам юридических правил упомянутое толкование неприменимо. В статье предпринята попытка преодолеть указанное противоречие и сформулировать правило, которому надлежит следовать при решении вопроса о возможности распространительной и ограничительной интерпретации конкретной нормы права.
распространительное толкование права, ограничительная интерпретация правовых норм, созидательная юридическая фикция
Расширительное и ограничительное толкование права было известно уже римским юристам. Первое из них эти специалисты описывали следующим образом. «Если окажется, что автор нормы… придал своей мысли слишком узкую редакцию в словах» [21, c. 15], то «область применения нормы приходится расширить за пределы буквальной ее редакции, чтобы осуществить вполне мысль, которую имел в виду автор ее» [21, c. 15].
Ограничительное толкование права предполагает иное. Указанные правоведы обращались к нему с целью «сузить… область применения нормы» [21, c. 16], когда из-за ошибочного формулирования законодателем этого правила последнее получило «слишком широкую… буквальную редакцию» [21, c. 16]. Ведь если здесь, полагали римские юристы, «практик… будет строго держаться буквы, которая получена нормой от создавшего ее источника права, и будет принимать во внимание лишь те условия, которые нашли упоминание в тексте нормы, то он будет прилагать ее и к… случаям, которые вовсе не имел в виду законодатель при создании нормы» [21, c. 105].
Изложенное позволяет понять предпосылку для осуществления расширительной и ограничительной интерпретации права. Речь идет об отсутствии формулирования в юридической норме предписания должного поведения, которое суверен желал в ней закрепить.
В этой ситуации исследуемые способы толкования требуют от структур государственной власти руководствоваться «действительным смыслом» [2, c. 31, 77; 7, c. 307; 14, c. 111; 22, c. 279] указанного правила. Сказанное означает, что им надлежит путем различных методов интерпретации права выявить, а затем реализовать на практике предписание должного поведения, которое суверенная власть желала в данной норме воплотить.
Круг юридических правил, подлежащих расширительному и рестриктивному толкованию, выступает предметом спора. Так, некоторые правоведы утверждали, что эта интерпретация допустима в отношении всех норм права.
Например, по мысли Ф. Регельсбергера, «от распространительного толкования не ускользает ни один вид законов: ни уголовные, ни исправляющие (correktorische) и ограничительные (restrictive), ни iurasingularia и привилегии» [17, c. 159–60][1]. Этот юрист не сделал никаких исключений и для юридических норм, подлежащих рестриктивной интерпретации [17, c. 160].
Аналогичной теоретической позиции придерживался ряд отечественных специалистов. Скажем, Н. Д. Дурманов полагал, что «распространительное и ограничительное толкования… должны применяться… во всех случаях, когда они означают установление действительного смысла нормы» [7, c. 306–307]. По словам же В. В. Лазарева, «при всех условиях необходимо устанавливать и руководствоваться в своих действиях подлинной волей законодателя, а не ее суррогатом и не ее противоположностью. Коль скоро допускается расширительное и ограничительное толкование, никаких ограничений в объекте [интерпретации] быть не должно» [10, c. 83].
Другие же правоведы выделяли несколько видов юридических правил, распространительная или рестриктивная интерпретация которых мыслилась ими недопустимой. Скажем, А. С. Пиголкин писал: «Права и свободы… граждан… ни в коем случае не подлежат ограничительному толкованию, равно как и законы, ослабляющие ответственность по сравнению с предыдущим законом или полностью ее ликвидирующие (в том числе и амнистия)» [14, c. 113]. Вдобавок «не следует… расширительно или ограничительно толковать санкции правовых норм, если иное не предусмотрено в самом нормативном акте, поскольку санкция, предусматривающая неблагоприятные последствия для нарушителя предписания нормы, должна быть четко и ясно изложена, не должна допускать никаких сомнений и кривотолков в отношении своего содержания» [14, c. 114]. Наконец, «не подлежат распространительному толкованию… те нормы, которые представляют собой то или иное исключение из общего правила, предусмотренного другой нормой, поскольку подобные исключения должны быть всегда сформулированы четко, конкретно и ясно. Распространительное толкование таких исключений будет по сути дела нарушением общего правила, из которого делается исключение» [14, c. 113].
Отдельные правоведы добавляли к случаям, упомянутым А. С. Пиголкиным, другие ситуации запрещения расширительной и рестриктивной интерпретации права. В частности, по мнению А. Ф. Черданцева, нельзя толковать распространительно так называемые «исчерпывающие перечни» [22, c. 289], а «незаконченные» [22, c. 289] — ограничительно.
Изложенная теоретическая дискуссия выступает основанием для постановки следующего вопроса. Если концепция расширительного и ограничительного толкования права требует от структур государственной власти руководствоваться «действительным смыслом» юридических правил, то почему некоторые правовые нормы не должны подвергаться этой интерпретации?
Ни А. С. Пиголкин, ни А. Ф. Черданцев данный вопрос не рассматривали. Не делали этого и другие специалисты, которые также выделяли не подлежащие распространительному и ограничительному толкованию нормы права [3, c. 135, 136; 9, c. 37; 11, c. 13; 19, c. 109].
Скорее всего, для ответа на поставленный вопрос нужно исходить из простой аргументации. Доктрина расширительного и ограничительного толкования права характеризуется противоречием. С одной стороны, здесь утверждается, что суверенной власти не удалось сформулировать в юридическом правиле предписание должного поведения, которое она желала закрепить в отмеченной норме. С другой — постулируется, что упомянутое предписание возможно выявить путем интерпретации действующего права.
Однако ясен факт. Из функционирующих правовых норм невозможно извлечь предписание должного поведения, которое в них суверенной властью не сформулировано.
Сказанное приводит к следующему выводу. Предписания должного поведения, формулируемые в результате обращения к распространительному и рестриктивному толкованию права, не укладываются в содержание действующих юридических норм.
Аналогичную по смыслу точку зрения отстаивал С. А. Дробышевский. По его убеждению, расширительное и ограничительное толкование права предоставляет «правоприменителю возможность проводить в жизнь предписания должного поведения, отличающиеся от тех, которые составляют содержание правовых норм» [4, c. 27][2].
Выявленный результат для интерпретационной деятельности нехарактерен. Вот почему распространительное и рестриктивное толкование права к ней не относится.
Предписания, создаваемые путем изучаемой интерпретации, нарушают законность. Она, как известно, подразумевает обязанность государства действовать на точном основании правовых норм [23, c. 63].
Однако это нарушение законности происходит скрытно. Ведь предписание, вырабатываемое посредством распространительного или рестриктивного толкования правовой нормы, формулируется под видом ее применения. Последнее же постулируется осуществляемым в соответствии с «действительным смыслом» этого юридического правила.
Изложенное позволяет прийти к заключению. Расширительное и ограничительное толкование права следует классифицировать в качестве разновидности так называемой созидательной юридической фикции. Она есть «любое суждение, которое скрывает или стремится утаить факт того, что под видом применения в конкретном случае действующей правовой нормы соответствующий государственный орган создает и реализует предписание, не укладывающееся в содержание упомянутого юридического правила» [5, c. 23].
С помощью созидательных фикций оказывается решенной важная для государства задача. Деятельность выполняющих функцию правоприменения государственных органов по формулированию не укладывающихся в содержание действующего права предписаний воспринимается населением как законная.
Данное обстоятельство, несомненно, положительно сказывается на эффективности правового регулирования. Во всяком случае, здесь исключается следование массой человеческих индивидуумов, подчиненных суверенной власти, примеру должностных лиц, отчасти не считающихся с действующими юридическими правилами [8, c. 72, 73–74].
На основе сказанного возможно выделить правило, которому должно быть подчинено применение расширительного и ограничительного толкования права. При решении вопроса о необходимости обращения к изучаемой интерпретации нужно сравнивать две вещи. Имеются в виду зло и польза для государства, с точки зрения суверенной власти, от использования указанного толкования. Зло, в частности, заключается в охарактеризованном нарушении законности. Польза может состоять в разнообразных благах, достигаемых посредством формулирования предписаний, не укладывающихся в содержание функционирующих правовых норм.
К ограничительному и расширительному толкованию права следует обращаться в случае, когда такая линия поведения, с точки зрения суверенной власти, приносит государству больше пользы, чем вреда. От применения этой интерпретации надлежит отказаться в противоположной ситуации.
Использование расширительного и ограничительного толкования права приводит к неодинаковым результатам. Так, предписания, сформулированные с помощью распространительной интерпретации правовых норм, нацелены на регламентацию общественных отношений, которые юридическими правилами не регулируются.
Данный результат характерен для правовосполнительной деятельности [5, c. 66–70]. Вот почему расширительное толкование юридических норм следует рассматривать как способ преодоления пробелов в праве.
Действительно, в качестве такого метода указанная интерпретация санкционируется суверенной властью отдельных государств. Например, в Гражданском кодексе Греции 1940 г. сказано: «В случаях, не предусмотренных статутом, решения судов основываются либо на распространительном толковании юридических правил или статей договора, либо на их применении по аналогии, либо на общих принципах права» [1, p. 407].
Отечественная судебная практика тоже причисляет расширительную интерпретацию правовых норм к приемам преодоления пробелов в праве. Скажем, Правительствующий сенат в деле Бронштейна 1897 г. подчеркнул: «Суду не предоставлено право восполнять пробелы в обязательных постановлениях разных общественных учреждений (например, городских дум) путем распространительного их толкования» [6, c. 28].
При ограничительной интерпретации юридического правила скрывается создание иного по характеру предписания. В соответствии с последним интерпретируемая правовая норма в конкретном деле, где осуществляется толкование, оказывается неприменённой.
Скорее всего, сформулированным в настоящей статье правилом, которому должно быть подчинено применение расширительной и ограничительной интерпретации права, руководствуется отечественная судебная практика. Так, в п. 10 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 11 января 2007 г. № 2 «О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания» сказано: «В соответствии со статьей 63 УК РФ [Уголовного кодекса РФ 1996 г.] перечень отягчающих наказание обстоятельств является исчерпывающим и расширительному толкованию не подлежит» [13].
Запрет на рестриктивную интерпретацию отдельных юридических правил установил, например, Конституционный Суд РФ. В одном из своих решений он подчеркнул: «Ограничения конституционного права на жилище могут быть установлены в конституционно значимых целях только федеральным законом, но не могут следовать из него по умолчанию или на основании ограничительного толкования его норм» [15].
По-видимому, в приведенных ситуациях сформулированные путем расширительной либо рестриктивной интерпретации права предписания, с точки зрения суверенной власти, причинили бы государству больше вреда, чем пользы. Вот почему применение этого толкования было здесь исключено.
Однако отечественной судебной практике известны и противоположные случаи. Они объясняются иной позицией суверенной власти. Например, право Российской империи воспрещало привлекать к уголовной ответственности лиц, совершивших правомерные деяния [16, c. 413]. Тем не менее суды нарушали указанный запрет с целью пресечения упомянутых поступков, когда последние причиняли государству немалый ущерб. При этом трибуналы часто обращались к расширительному толкованию права.
Так, по словам Н. С. Таганцева, «в решениях уголовного кассационного департамента нередко встречаются выражения, что распространительное толкование законов уголовных во вред подсудимого не должно быть допустимо… это положение можно понимать разве в том смысле, что посредством распространительного толкования текста какой-либо статьи нельзя подводить под нее деяния, прямо невоспрещенные законом уголовным, хотя и от этого положения сам же Сенат делал крупные отступления по делам о шантаже, о любострастных деяниях и т. п.» [18, c. 180][3].
[1] Под ограничительными законами Ф. Регельсбергер понимал «законы, которые устанавливают исключение» [17, c. 159].
[2] В. К. Ткаченко, С. Мыльников и А. В. Наумов придерживались мнения (правда, не обосновывая его никакой аргументацией), что расширительное и ограничительное толкование права приводит к созданию новых юридических правил [12, c. 21; 20, c. 80]. Едва ли эта точка зрения является верной. Если правовая норма обязательна для всех ситуаций в государстве, подпадающих под нее, то установление, выработанное посредством рассматриваемой интерпретации, должно быть проведено в жизнь только в деле, по которому вынесено решение. Таким образом, сформулированные путем распространительного и рестриктивного толкования права предписания никогда не являются тождественными по сфере действия юридическим правилам.
[3] Другие примеры обращения отечественных судов к расширительному и ограничительному толкованию права см.: Постановление Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 6 марта 2012 г. № 14340/11 // СПС «КонсультантПлюс: судебная практика»; О свободе договора и ее пределах: постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 14 марта 2014 г. № 16 // СПС «КонсультантПлюс: судебная практика».
1. Cheng B. General Principles of Law as Applied by International Courts and Tribunals. NY: Cambridge University Press, 2006.
2. Васьковский Е. В. Руководство к толкованию и применению законов. - М.: Городец, 1997. - 128 с.
3. Гаврилова Ю. А. Толкование права по объему: дис. … канд. юрид. наук. - Волгоград, 2008.
4. Дробышевский С. А. Политическая организация общества и право как явления социальной эволюции. - Красноярск: Краснояр. гос. ун т, 1995. - 296 с.
5. Дробышевский С. А., Тихонравов Е. Ю. Способы восполнения пробелов в праве. - М.: Норма, 2014. - 176 с.
6. Дубровин Ф. П. О размерах допустимости аналогии при применении уголовного закона (окончание) // Журнал Министерства юстиции. - 1899. - № 6. - С. 1-35.
7. Дурманов Н. Д. Советский уголовный закон. - М., 1967. - 319 с.
8. Изречения Конфуция, учеников его и других лиц / Пер. с кит. с примеч. П. С. Попова. - СПб., 1910. - 191 с.
9. Карташов В. Н. Институт аналогии в советском праве. Вопросы теории: учеб. пособие. - Саратов, 1976. - 63 с.
10. Лазарев В. В. Применение советского права. - Казань, 1972. - 200 с.
11. Ломоносова Е. Применение аналогии в гражданском процессе // Советская юстиция. - 1973. - № 22. - С. 12-13.
12. Мыльников С., Наумов А. В. Пределы судебного толкования уголовного закона // Советская юстиция. - 1977. - № 11. - С. 20-21.
13. О практике назначения судами Российской Федерации уголовного наказания: постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации от 11 января 2007 г. № 2 // СПС «КонсультантПлюс: судебная практика».
14. Пиголкин А. С. Толкование нормативных актов в СССР. - М.: Госюриздат, 1962. - 165 с.
15. По делу о проверке конституционности статьи 7 Федерального закона «О введении в действие Жилищного кодекса Российской Федерации» в связи с жалобой граждан А. С. Епанечникова и Е. Ю. Епанечниковой: Постановление Конституционного Суда РФ от 11 апреля 2011 г. № 4-П // СПС «КонсультантПлюс: судебная практика».
16. Пусторослев П. П. Программа лекций по общей части русского уголовного права с кратким изложением некоторых понятий и объяснений. Вып. I. - Юрьев, 1904. - 425 с.
17. Регельсбергер Ф. Общее учение о праве. - М.: Тип. Высочайше утврежд. т ва И. Д. Сытина, 1897. - 296 с.
18. Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Т. I. Часть общая. - СПб., 1902. - 823 с.
19. Ткачева С. Г. Конкретизация закона и его судебное толкование: дисс. … канд. юрид. наук. - М., 1973.
20. Ткаченко В. К. Толкование уголовного закона в практике Пленума Верховного Суда СССР // Советское государство и право. - 1988. - № 4. - С. 76-82.
21. Хвостов В. М. Опыт характеристики понятий aequitas и aequum jus в римской классической юриспруденции. - М., 1895. - 317 с.
22. Черданцев А. Ф. Толкование права и договора. - М.: Юнити-Дана, 2003. - 381 с.
23. Шершеневич Г. Ф. О чувстве законности // Ученые записки Императорского Казанского университета. - 1898. - Кн. 2. - С. 55-80.
